Иван и Мария

В небольшом домике на окраине города Шимановска, что в Амурской области, в этот вечер было непривычно тихо: неслышно ни звонкого смеха ребятни, ни пения Марии. Уснула на руках у матери годовалая Алла. 

В небольшом домике на окраине города Шимановска, что в Амурской области, в этот вечер было непривычно тихо: неслышно ни звонкого смеха ребятни, ни пения Марии. Уснула на руках у матери годовалая Алла. Шестилетний Сережа, обидевшийся на отца, что тот не хочет сегодня играть с ним в солдатиков, играл один, да так и задремал на лавочке, свернувшись калачиком. Старшая дочь Лида – ей восемь лет, помыв посуду после ужина, пытается приструнить четырехлетнюю непоседу Надю, мешавшую ей своими капризами уловить смысл разговора родителей, которые после ужина не разошлись по своим делам как обычно, а все еще сидят за столом.

Лида услышала слово – война, и скорее почувствовала, нежели осознала – случилось что-то страшное, а увидев мамины слезы, захлюпала носом, и уж совсем расплакалась, когда мама горько и жалостливо запричитала на плече у отца.

- Ванечка, как же так?! Дети мал, мала меньше…. А заберут тебя на войну, как же я одна-то их вытяну? А ежели не вернешься с войны-то…. Зачем мне жить? Для кого я четверых то рожала и пятого под сердцем ношу?

- Не мокри глаза раньше срока – нарочито строго урезонил ее Иван, боясь допустить, что женское отчаяние перейдет в неуправляемую истерику беременной женщины.

- Погоди причитать-то. Меня, чай не завтра призовут, а у тебя на сейчас – важнейшая задача – сына здорового родить. И не порть там мужика слезами бабьими! Да и чего без ума голосить-то? В помощниках у тебя Лидка останется – где по хозяйству, а где и за малыми присмотрит. И Серега мужиком растет: воду, дрова – на него возложишь.

Ивана призвали в армию в марте сорок второго. Успел он и с маленьким сыном понянчиться, и с соседями договор сладить, чтобы для кормления пацана молочка козьего давали: Мария, к тому времени, устроилась на работу и малышу, в течение дня, материнскую грудь заменяла бутылочка с козьим молоком.

После ускоренного обучения саперному делу на Дальнем Востоке, военный эшелон помчал Ивана на фронт. Проезжая ночью Шимановск, Иван всматривался в редкие огни города, пытаясь угадать свой дом и мысленно приласкать родных. Было как-то особенно смутно на душе…. Что-то кольнуло в груди, и самовольная слеза размыла очертания городских окраин. « Минутная слабость» – решил про себя солдат, глубоко затянувшись цигаркой, участливо протянутой новым армейским товарищем. А уже на фронте, с первым письмом из дома, пришла и горькая весть, что малыш умер…

Писала еще Мария и про то, что Сережка совсем от рук отбивается:- « … рогаток с соседским Валеркой наделали и на фронт к тебе собираются. На Валеркиного отца похоронка давеча пришла, так он мстить за убитого отца на фашистов с рогаткой собрался, и Сережка туда же с ним – за брата. Ты, Ваня, в письме строчку отдельно для «мстителя босоногова» отпиши – вразуми шалопутного»….

И отписал Иван и вразумил, что мужики и в тылу нужны, что: – «… мать на работе весь день, а твоя мужская обязанность младших сестер всячески оберегать и в обиду не давать». Но не надолго хватило мальчишеского терпения быть в роли няньки.

Ивана «прошитого» автоматной очередью на Днестровской переправе в октябре сорок третьего, врачи госпиталя вытащили с того света, вытащили из русского солдата и весь германский свинец. Когда Иван уже шел на поправку, медицинская сестра, сделав ему очередную перевязку, порадовала известием, что пришло из дома письмо. В нем, после Марьиных слез про его ранение и длинного списка родных и знакомых, желавших ему

скорейшего выздоровления, была и маленькая приписка: – «Ванечка, за нас не волнуйся – у нас все хорошо: малые детишки подрастают, старшие в школу ходят. Сережка со своим другом наделали себе заместо рогаток каких-то «пугачей», которые огнем стреляют (опять на фронт его Валерка подбивал, но спасибо нашему участковому: провел с ними надлежащую работу – угомонились сорванцы). Правда, успел Сережка изрезать голенищу моего кирзового сапога на кобуру для своего «пугача». Теперь на работу хожу – одна нога в сапоге, другая в валенок обута. Соседка Груня валенок дала, она на подшивку его оставляла, но вот мне для носки сгодился. А что? Верх целехонек, а на низ я стельку потолще кладу и совсем ноге не холодно».

После госпиталя Иван был комиссован по инвалидности и в сорок четвертом году вернулся домой.

Мария суетилась у плиты, готовя нехитрое варево в большом чугуне, старшая дочь руководила младшими по сервировке стола, который «ломился от яств», в основном – из солдатского пайка Ивана. Сын в отцовской пилотке с соседскими пацанами штурмовали заброшенный сарай, где «засели фашисты». И в который уже раз, за годы войны, отважная ватага, несмотря на полученные «в бою» ссадины и ждущий дома воспитательный ремень, отчаянно и громко добивали Гитлера в собственном логове.

Иван во дворе, сидя на низенькой скамеечке, что еще до войны малым детям сколотил, разговаривал на фронтовые темы с довоенным товарищем Степаном, который вернулся с войны без обеих ног и передвигался на самодельной конструкции: доска и четыре подшипника вместо колес. «Закусив» глубокой затяжкой крепкого «самосада» вторые полстакана самогона, Степан заговорил – о другой войне.

- А я, Иван уж полгода как вернулся…, а вернее сказать вернули…, возвратили моей Грушеньке обрубок от меня….

Я думал, Иван, что война для меня закончилась.… С фашистами – оно так и есть – по физической непригодности. Но я, Иван сейчас с собой – каждый день в бою. И устал я…, смертельно устал. Жалею уже о том, что не убило меня тогда наповал в том бою с немцами…. Сейчас бы и сам не мучился и обузой бы для родных не был.

- Степан, ты солдат! Ты ноги не в бане, с полки падая, потерял, а в бою! И солдат силен не только руками и ногами, но и духом своим. Мы с тобой, Степан в таком пекле побывали и не дрогнули, а здесь – в тылу – среди баб и ребятишек, нам совсем негоже свой кислый дух казать. Какие ни есть, но на данный момент – мы для ребятни пример, а для жен своих – единственная опора: где делом, а где и словом. А нужное слово для женщины иногда слаще меда и дороже изумруда всякого.

Иван увидел входящих во двор соседок: жену Степана – Аграфену и солдатскую вдову – Варвару, получившую на своего Матвея похоронку в сорок втором году.

- Степан, завтра помыслим к какому делу нам себя приложить, я-то теперь тоже не для всякой работы годен…. А сейчас пойдем уже за стол.

Выпили за возвращение Ивана. Счастливая Мария попыталась было затянуть веселую и залихватскую песню, но песня в голос не шла…. И хотя собрались по радостному поводу, но пелось лишь о грустном…. Война еще продолжалась….

В апреле сорок пятого Мария родила пятого ребенка. Девочку назвали Галиной.

Иван Петрович и Мария Федоровна Черниковы – мои дедушка и бабушка. Дожили они до глубокой старости. Вырастили пятерых детей и нянчили десятерых внуков. А в этом году – 9 мая в колоне «Бессмертного полка» уже шли и их правнуки с праправнуками.

Спасибо, деды вашему поколению за Победу!!!

Евгений Данилов